Беседа с Николаем Переясловым

«СЕМЬЯ — ЭТО МИНИ-ГОСУДАРСТВО…»

Беседа журналиста Марины Переясловой

с секретарем правления Союза писателей России,

поэтом, критиком, прозаиком,

членом редакционного совета журнала «Север»

Николаем ПЕРЕЯСЛОВЫМ накануне его 50-летия

— Честно говоря, не предполагала, что труднее всего брать интервью у своего собственного мужа — вроде бы я уже давно про тебя все знаю, мы каждый день говорим на самые разные темы — казалось бы, о чем еще спрашивать?.. Но с другой стороны — это ведь пока только Я ОДНА знаю твои взгляды на те или иные проблемы, а большинство читателей знакомо лишь с твоими критическими публикациями да журнальными обзорами в газетах “Российский писатель”, “День литературы” и “Литературная газета”. Поэтому я и решила задать тебе несколько вопросов, так сказать, “прилюдно”. Вот только как ты думаешь, нас с тобой не упрекнут за это интервью в семейственности?

— Не только упрекнут, но и сделают этот факт основным объектом критики. Мы ведь не должны забывать, что в России сегодня строится капитализм, а я уже не раз писал, что это — совсем не тот общественный строй, который созидают СООБЩА, ВСЕМ МИРОМ, наоборот — здесь действует жесткий принцип “каждый сам за себя”, а потому у нас сейчас делается все для того, чтобы из страны как можно быстрее выветрился дух коллективизма и воцарился дух индивидуализма. Ну, а что такое семья, как не символ единого коллективного организма — эдакого мини-государства? С учетом того, что последние полтора десятилетия в нашей стране идет целенаправленное (и уже почти не скрываемое) разрушение всех форм державности, семья как таковая обрела в глазах идеологов этого разрушения образ чуть ли не самого опасного врага и воспринимается ими как символ не сдающейся Брестской крепости, за стенами которой еще сохраняется философия коллективистского бытия. Не случайно ведь первыми шагами лидеров и ленинской революции, и ельцинской перестройки оказались провозглашения свободы любви и отмена уголовного преследования за гомосексуализм — им не любовь была важна, они на нее плевали с высокой колокольни, им было важно разрушить семью как основную хранительницу традиционных (а значит, напоминающих о ПРЕЖНЕЙ жизни и ПРЕЖНЕЙ власти) нравственных ценностей. Поэтому я считаю, что мы сегодня не то что должны бояться каких-либо проявлений семейственности, но наоборот — обязаны всеми силами ее поддерживать и пропагандировать, показывая успех творческих династий и защищая семейно-творческие союзы от каких бы то ни было нападок и попыток их дискредитации. Ведь это же здорово, когда супруги (или, допустим, родители и дети) занимаются близким делом, когда их устремления совпадают, и когда они работают на единый семейный результат! Пример существования сразу нескольких Михалковых в российском искусстве свидетельствует о сверх-положительном опыте такого “семейного подряда” как для самих Михалковых, так и для всего искусства в целом.

— Ты считаешь Никиту и Андрона талантливыми режиссерами?

— Оценка киноработ каждого из них — дело глубоко индивидуальное и субъективное; фильмы Андрона Кончаловского, например, я досматриваю до конца почти исключительно на усилии воли, а вот от большинства работ Никиты Михалкова (особенно таких, как “Урга — территория любви”) я, как говорит сегодняшняя молодежь, “тащусь и балдею”, однако ценность и тех и других заключается в том, что они заставляют меня думать. Ты же сама видишь — ни один фильм Никиты или Андрона не проходит незаметно, все обязательно вызывают в народе шквал обсуждений, пробуждают в людях почти уже атрофировавшуюся у них способностью души к осмыслению увиденного.

— А как ты оцениваешь написанный их отцом текст гимна?

— Если смотреть на этот текст просто как на одно из стихотворений Сергея Владимировича, то, конечно, с позиций литературного критика, я мог бы высказать в его адрес какие-то свои негативные замечания, да только вот в том-то и дело, что с момента утверждения этого текста в качестве официального гимна страны, он, на мой взгляд, перестал быть собственностью Сергея Владимировича и перешел в категорию ГИМНА МОЕЙ РОДИНЫ, а разве я могу говорить неуважительно о гимне своего Отечества? Это же ведь все равно, что насмехаться над своей матерью…

— А почему ты сам не участвовал в конкурсе на написание нового текста гимна?

— Да потому, что не верил, что кто-то там в Кремле будет и вправду все это читать и оценивать! Хотя свой вариант текста я все-таки написал… Да, думаю, что и большинство из тех, кто пишет стихи, попытались в те дни выразить свое понимание предназначения и пути России в своих собственных вариантах гимна. По крайней мере, нам на адрес Союза писателей России приходили письма с такими текстами, которые мы пересылали в Кремль. Хотя я и не думаю, что кто-нибудь их там читал.

— А кем ты себя в первую очередь видишь — критиком, поэтом, прозаиком или?.. Меня не перестает удивлять, что ты одинаково легко работаешь во всех литературных жанрах. Есть у тебя в этом плане пример для подражания или кумир?

— Что касается кумиров, то тут я стараюсь руководствоваться Господней заповедью и обходиться без сотворения таковых, а вот лучшего примера, чем Пушкин, я для себя (впрочем, как и для любого из пишущих) не знаю. Мы привыкли называть Александра Сергеевича поэтом, а он ведь с равным успехом писал и стихи, и прозу, и критику, и замечательные путевые очерки, и детские сказки, и исторические исследования… Писатель — это человек, способом существования для которого является ЖИЗНЬ В СЛОВЕ, а уж в какой художественной форме он воплотит это слово, это ему диктуют сами поднимаемые им темы. Одна требует для себя четких поэтических рамок, другая диктует приверженность к сухой фактологичности, третья разрывает собой рамки реализма и выпускает на свет фантастику… Я думаю, что настоящий писатель должен быть «многостаночником» и уметь все. Мне, например, необычайно интересно пробовать себя в новых для меня жанрах — а смогу ли я, допустим, написать критическую статью или путевой очерк так, чтобы они читались с не меньшим интересом, чем детективные или приключенческие повести?..

— Да, мне импонирует это твое стремление писать так, чтобы от любой статьи или рецензии захватывало дух. Да и многие другие говорили об этой особенности твоего творчества — Людмила Щипахина, Олег Шестинский, Вадим Дементьев… Но почему же тогда так тяжело пробиваются в печать твои стихи и проза, ведь в них соединено сразу столько нужного для читателя — и социальная острота, и философичность, и увлекательность повествования, и юмор, и политическая актуальность, и религиозная убежденность?

— Что я могу на это ответить?.. Любой вид человеческой деятельности предполагает конкурентную борьбу, которая включает в себя защиту рынка сбыта своей собственной продукции от новых товаропроизводителей. Появление нового писателя — это всегда некая скрытая угроза для тех авторов, кто уже привык к стабильности своего существования на литературно-книжном поприще. Ведь новый писатель — это не просто лишний претендент на издательские договоры, гонорары и премии, но еще и — и в этом таится его самая большая опасность! — потенциальный разрушитель сложившихся стереотипов, ломающий стандартные эталоны творчества и вносящий своими произведениями какие-то новые критерии художественности. Это очень сильно пугает многих не только писателей, но и издателей, так как заставляет их думать о том, смогут ли они так же успешно, как раньше, существовать в условиях этих новых критериев. В этом свете, как я понимаю, мои романы и повести не вписываются в планы ни патриотических, ни либеральных журналов, потому что первых они пугают демократичностью своей формы, а вторых — патриотичностью содержания. А я не могу писать по-другому, потому что считаю, что настоящие творческие “искры” могут высекаться только на пересечении поисков обновления художественной формы с традиционной для русской литературы глубиной и актуальностью социально-философского содержания. Это, кстати, очень хорошо видно и на примере деятельности наших политических партий — скажем, той же КПРФ, идейная правота которой уже давно нуждается в радикальном обновлении форм ее пропаганды.

— Но неужели же боязнь новой формы перевешивает в глазах редакторов патриотических журналов даже политическую или идейную остроту твоих произведений?

— Похоже, что так. Я ведь давно говорю всем своим коллегам по Союзу писателей: не надо бояться постмодернизма, надо использовать его положительные наработки в своем творчестве, чтобы нынешние поклонники этого литературного направления читали не Пелевина с Сорокиным, а нас. Они проповедует своими романами пустоту, а мы будем нести людям духовность. Ну и что же, что не открытым текстом, а при помощи скрытых цитат, интертекстуальной переклички и других постмодернистских приемов? Господь ведь тоже разговаривал со Своими учениками при помощи притч — а уж Он-то понимал, что делает! И вот я написал демонстративно постмодернистский роман “Урок кириллицы”, в котором присутствует сразу несколько смысловых и образных пластов — пародийный, реалистический, сатирический, символический, философский, — а под всеми этими формальными фокусами и филологическими зашифровками лежит идея о том, что созданная святыми Кириллом и Мефодием славянская азбука — это не просто упорядоченная система знаков для письма, но подлинная программа бытия русского народа в истории и вечности, и отступление от нее чревато катастрофическими последствиями для всей нашей нации… Ну и что? Рукопись обошла чуть ли не все демократические и почвеннические журналы и только через два года после своего написания была опубликована в нижегородском журнале “Кириллица”, который выпускает Валерий Шамшурин. Но кто в Москве и в России знает об этом издании?.. Так эта вещь в небытие и канула… Потом, почти сразу же вслед за нею, я написал роман “Тень “Курска”, или правды не узнает никто”, в первой части которого, собрав множество документальных материалов, показал, как американцы торпедировали нашу АПЛ прямо в наших же водах. А во второй части я изобразил картину того, что, на мой взгляд, должно было бы совершить государство, если оно не хочет, чтобы об него вытирали ноги, как о тряпку. Там у меня действует еще одна российская подлодка, которая догоняет в Атлантике американскую субмарину, торпедировавшую “Курск”, и совершает в отношении ее акт возмездия. Я думал, что после выхода в 2002 году в издательстве “Гала Пресс” этого романа разразится война между Россией с США, но в прессе не появилось ни одного серьезного отклика. Есть вещи, которые предпочитают не замечать ни традиционалисты, ни модернисты, ни патриоты, ни демократы — никто…

— И что в таких случаях надо делать писателю?

— Да то, что он может делать лучше всего. ПИСАТЬ НОВЫЕ ВЕЩИ. Потому что единственная форма существования писателя — это работа, творчество. Законченное им произведение живет уже своей собственной жизнью. Счастливая у него в издательском плане окажется судьба или нет — это уже другой вопрос, выходящий за рамки его непосредственного творчества, а главные события писательской жизни протекают все-таки за его письменным столом.

— В таком случае, что у тебя сейчас находится на этом столе?

— У меня, как правило, находится в работе сразу несколько вещей. На днях я завершил работу над своим новым романом «Стивен Кинг на русской почве» и теперь разгребаю те дела, что накопились за то время, пока я его заканчивал. В первую очередь я сейчас работаю над статьями и обзорами, которые мне необходимо уже в ближайшее время сдавать в те или иные периодические издания. Параллельно с этим накапливаю какие-то отдельные мысли, сценки и материалы для нескольких замысленных мною ранее романов. А в перерывах между этими делами записываю в дневник события прошедшего времени и размышления о прочитанных книгах — эти записи помогают мне потом составлять хронику жизни Союза писателей России, информационные полосы для “Дня литературы” и журнальные обзоры. Сюда же я вношу и приходящие ко мне поэтические строки. Ну вот, к примеру, возвращались мы с тобой нынешним летом из Евпатории в Москву, я стоял у вагонного окна, смотрел, как бабушки вдоль железной дороги косят густую высокую траву, и в подсознании сами собой начали звучать следующие строчки: “Правила жизни, как встарь, неизменны и строги. / Глянешь в окно, пролетая на скором в Москву: / бабушки сено граблями гребут у дороги — / значит, зимой не поляжет скотина в хлеву. // Так уж сложилось, что самые сочные травы / ныне в России — как раз вдоль железных дорог. / Этого мало для счастья, но все-таки — слава / Богу за то, что хоть это Он людям дать смог…” Сказать, что это стопроцентно законченное произведение, я не могу — для полновесного стихотворения в нем явно маловато подтекста, но в то же время и выбрасывать в корзину эти строчки мне жалко — они написались от души и выражают какую-то часть моего эмоционально-духовного состояния той поры. Вот я и помещаю такие вещи в свои дневники.

— Ты бы хотел, чтобы они когда-нибудь стали доступны читателю?

— Ну, а как же? Это ведь неправда, что писатели ведут дневники якобы исключительно для самих себя — все равно, когда заносишь на страницу воспоминания о прожитом дне или впечатления о прочитанной книге, в подсознании держишь мысль о том, что кто-то это однажды прочитает, и автоматически правишь все написанное по законам литературного творчества. Дневник — это такое же произведение, как и роман или книга статей, об этом и Сергей Николаевич Есин говорит в своих записях. И кто сказал, что книги такого рода должны публиковаться только после смерти их автора? Пишущему важно, чтобы его услышали при жизни. Да и читателю мысли о сегодняшнем дне тоже полезнее прочитать именно сегодня, а не по прошествии сорока или пятидесяти лет, когда они утратят свою остроту и актуальность.

— И каков на сегодняшний день объем твоих воспоминаний? И вообще — всего написанного?

— Что касается дневников, то они бы пока уместились в два тома по 25 печатных листов каждый. Их у меня три отдельные части: «Сто дней миллениума» (начало 2001 года), «Я пишу — лучше всех» (2001—2002) и «Записки еретика» (2002—2003). Кроме того, есть еще ряд отдельных биографических очерков, описывающих какие-то конкретные периоды жизни, к примеру: «Давай жить вместе» — о том, что испытывает человек, к которому на пороге его сорокалетия впервые в жизни пришла вдруг настоящая любовь, «Кольцо защиты» — об участии в Крестном Ходе по Волге, «Билет с открытой датой» — о поездке в Германию и Францию, кое-что другое. Помимо этого, я могу хоть завтра предложить издателям три тома самой разнообразной прозы (детектив, мистика, фантастика, реализм, постмодернизм и прочее), два тома литературоведческих и критических статей, а также полновесный том поэзии и переводов. Но только где они, эти издатели? Откуда их ждать? Коммерческим издательствам нужны в основном порнуха и чернуха, а издательства почвеннического направления печатают только очень узкий круг близких к ним авторов. Как правило, одних и тех же…

— Увы, это так. Чего не хватает патриотическому лагерю — так это практических дел и реальной помощи друг другу… Ну, а что тебя тревожит, помимо непосредственно литературных проблем?

— О-о-о, тут спектр тревог почти необъятный — чего стоит хотя бы одна эта циничная война в Ираке, для мотивировки развязывания которой США даже не удосужились сфабриковать сколько-нибудь убедительные доказательства! К сожалению, позиция России в этом вопросе (как в свое время и в отношении натовской агрессии против Косово) оставляла желать лучшего. Хотя… кто с нами сегодня в мире считается? После того, как мы утратили свою недавнюю военную мощь?.. Мы и внутри-то страны не можем порядок навести… Достаточно ведь оглянуться вокруг, чтобы увидеть, что жить в столице Российской Федерации становится сегодня так же опасно, как на минном поле. Бойся шахидок, бойся растяжек, бойся оставленных кем-то в автобусе портфелей, которые могут оказаться бомбами… Власть откровенно отдала нас на заклание террористам, нынешняя Москва — это почти стопроцентно фронтовой город, а Правительство не принимает абсолютно никаких мер по защите своего населения от диверсантов. Руководство МВД говорит: мы держим на контроле всех криминальных авторитетов и отслеживаем их дела. Генералы армии говорят: мы бы давно могли “замочить” и Масхадова, и Басаева, и всех полевых командиров, но нам не разрешает этого сделать Москва… Никто вокруг не способен на совершение САМОСТОЯТЕЛЬНОГО поступка, все ожидают какого-то письменного РАЗРЕШЕНИЯ НА ПОДВИГ, просят у чиновников (!) САНКЦИЮ НА СПАСЕНИЕ РОССИИ… Да кто же ее должен им выдать? Касьянов? Кириенко? Кох?..

— А ты считаешь, власть в сегодняшней России — непатриотическая?

— Я очень хотел бы ошибиться в своей оценке и Президента, и тех, кто его сегодня окружает, но реальная картина жизни населения в России, особенно за 101-м километром от Москвы, дает очень мало оснований для оптимизма. Все отдано на откуп олигархам. Недра страны, ее воздух, леса, рыба и электроэнергия, все то, что было построено руками ВСЕГО НАРОДА и являлось ранее достоянием целой НАЦИИ, обогащает теперь только горсточку проходимцев, ухитрившихся приватизировать, акционировать и всякими другими способами УКРАСТЬ У НАРОДА практически все его богатства, а власть только отводит глаза да по-попугайски твердит о том, что “итоги приватизации пересматриваться не будут”. Да плюс ко всему этому — еще и видимое невооруженным глазом вырождение самого народа. Он будто сам на себя сегодня махнул рукой — безропотно сносит любые повышения цен, квартплат и тарифов, невыплаты честно заработанных им денег, стремительное обнищание основной части населения, банкротство ведущих предприятий и целых промышленных отраслей, уничтожение своей самобытной культуры, перечеркивание великой истории, попрание национальных святынь, развращение подрастающего поколения…

— И неужели нет никаких оснований для веры в лучшее?

— Ну почему же? Основа для веры у нас есть всегда — это Бог, и только приходя в храм и видя там молодые чистые лица, я понимаю, что уныние — это и правда грех. Все живое на земле всегда начиналось из небольшого ростка — вот и эти детские личики в церкви я воспринимаю как ростки такого будущего спасения России.

— Но это — перспектива для дня грядущего. А что же надо делать в сегодняшнем?

— А то, о чем нам даже в свои 90 лет не устает повторять Сергей Владимирович Михалков: работать, работать и работать. Да, собственно, ведь и Сам Господь нас именно этому учил, говоря о том, что какие бы знамения ни маячили над нашей жизнью, а каждому надлежит продолжать делать свое дело, ибо только Бог знает, когда наступит последний день и час. Нельзя губить жизнь унынием — несмотря ни на какие войны и ужасы, она по-прежнему прекрасна, в ней есть место и для любви, и для творчества, и для молитвы, и для простых человеческих радостей… Ну неужели же я поверю, что Богу хочется видеть нас только ноющими да жалующимися на бедность и окружающие несправедливости? Надо стараться повсюду находить поводы для воздания Ему хвалы, для благодарственных молитв или хотя бы уж для светлых, не пессимистических стихов.

— А ты сам много находишь таких поводов?

— К сожалению, я такой же, как и большинство моих сограждан — вижу в первую очередь то, что меня обижает, раздражает и печалит, и только уже потом, каким-то запоздалым «задним» зрением, успеваю зафиксировать, что рядом ведь было и хорошее. Ну, вот как мне забыть то счастье, которое Он дал нам с тобой в виде Крестного Хода по Волге накануне 2000-летия Рождества Христова, когда мы две недели плыли на теплоходе «Святой князь Владимир», останавливаясь во всех святых местах?.. Или — поездку в Париж в августе 2002 года?.. А концерт Михаила Ножкина в Кремлевском Дворце, когда в самом сердце России звучала его песня «Будьте прокляты, предатели милой Родины моей»?.. А чтение записных книжек Георгия Свиридова?.. Или же — встречи с нашими живыми классиками в Союзе писателей, поездки по городам России, моменты литературного творчества?.. Жизнь переполнена красотой и радостью: я до сих пор не могу забыть нашего прошлогоднего отдыха в городе Старица Тверской области — там вроде бы ничего особенного и не было, только тишина, да речка, да храм за рекой, а в душе до сих пор светло и радостно от этих воспоминаний…

— Все это как-нибудь отражается в твоих стихах или прозе?

— Безусловно. Один из холмов в Старице, где я любил сидеть по вечерам, глядя на Волгу, подарил мне стихотворение «Порубежье», прошлогодняя поездка по Европе — путевой очерк, отпуск в Евпатории — целый цикл стихов… Многие мотивы воспоминаний отражаются в моих произведениях не напрямую, а опосредованно — например, как в фантастическом романе «Стивен Кинг на русской почве», где вдруг появились поселок Заголянка и речка Хлязьма, в образе которых напомнил о себе поселок Загорянка на Клязьме — помнишь, мы там снимали однажды дачу?..

— А не жалко тебе отдавать свои личные воспоминания другим, не знакомым тебе людям? Ведь то лето с купанием среди кувшинок принадлежало только нам двоим, а теперь рядом с нами как бы оказывается еще целая куча народу…

— А что я могу им еще дать? Господь ведь заповедал нам любить всех, как самих себя, ну так какая же это будет любовь, если все самое лучшее я буду припрятывать в душе для своего, так сказать, «внутреннего пользования», а на читателя буду вываливать только тревоги и проблемы? Литература должна помогать людям находить основание для веры и оптимизма, подпитывать их, как некий художественный аккумулятор. А что она сможет кому-то дать, если не вкладывать в нее себя самого — свою душу, сердце, любовь?.. Я считаю, что в идейно-эстетическом плане писатель должен представлять из себя энергетического донора, иначе после прочтения его книг люди будут чувствовать себя опустошенными, как после общения с вампиром. Думаю, что вокруг нас сегодня и так предостаточно негатива, чтобы еще множить его при помощи литературного творчества.

— А кого из писателей ты бы отнес к категории энергетических доноров и кого — к категории вампиров?

— Проще всего, наверное, обозначить круг именно тех, чье литературное творчество, как мне кажется, не наполняет человека никакой положительной энергией, а лишь отнимает его силы и время да еще и сдвигает при этом его нравственные и художественные ориентиры. Это, в первую очередь, не поддающийся охвату спектр писателей-криминальщиков, поставляющих на книжный рынок романы-детективы и романы-триллеры о всевозможных бандитских разборках, убийствах, ограблениях и ином насилии. В таких романах, как правило, нет абсолютно никакой идейной основы, в них отсутствует даже намек на анализ причин нынешней преступности в России, а их герои, проходя через подсунутые им авторами по ходу сюжетов жесточайшие испытания, не становятся от этого ни лучше, ни хуже — для них все происходящее с ними складывается только в некую КОЛИЧЕСТВЕННУЮ сумму опасных приключений, и никоим образом не влияет на их душевный опыт.

Ну, про книги эротико-порнографического характера я даже не говорю — с ними и так ясно, что они служат не для возвышения читательского духа.

Неблаготворно для души и большинство из произведений так называемого постмодернистского толка, так как одно из основных свойств этого художественного метода — пародирование высоких тем и высоких идеалов. Какая же духовная подпитка может быть от осмеивания национальных святынь и принижения подвига твоего народа?.. Лучше уж перечитывать нашу отечественную классику — она, слава Богу, своей ценности пока не утратила. По крайней мере, я могу десятки раз читать «Мертвые души» Гоголя, не устаю от Достоевского, продолжаю любить Бунина. Особенно же я люблю читать писательские дневники, мемуары и всевозможные «страницы из записных книжек», в которых спрессован не художественный вымысел, а живые впечатления от подлинной, а не выдуманной жизни. Я по много раз могу перечитывать автобиографическую прозу Константина Паустовского и Валентина Катаева, воспоминания современников о Маяковском и Есенине, прощальную книгу Юрия Олеши, дневники Михаила Пришвина, записки Александра Овчаренко о Леониде Леонове, размышления Георгия Свиридова о музыке и России. Мне любопытны дневники и воспоминания моих сегодняшних современников — В. Крупина, С. Есина, В. Ганичева, М. Лобанова, В. Карпова, Г. Данелии, С. Михалкова, В. Розова, М. Рощина. Мне важно не столько то, к какому идейному «лагерю» принадлежит писатель, сколько то, насколько точно переданы им дух творчества и атмосфера эпохи… Я с удовольствием, например, прочитал недавно две автобиографические повести сравнительно молодого еще питерского прозаика Дмитрия Каралиса, показывающие, что мое поколение уже тоже может поделиться кое-чем из своего реального, а не сочиненного опыта. И, похоже, что читатель сегодня ждет от литературы как раз не развлекаловки, о которой ему без устали талдычат либеральные критики, а именно ПРАВДЫ. Правды — о писательском понимании чувства любви, Родины, веры, истории, своего предназначения.

— Ты считаешь, что писатель имеет право выносить на суд читателей даже самые сокровенные стороны своей жизни?

— Я думаю, что в литературе не существует запретных тем КАК ТАКОВЫХ, просто потому, что кто-то решил, что вот об этом и о том писать НЕЛЬЗЯ, а есть только такая ограничительная категория как мера пошлости, которую недопустимо превышать в своих откровениях. Речь идет даже не о том, ЧТО можно, а ЧТО нельзя описывать, — важнее всего, РАДИ КАКОЙ ЦЕЛИ это делается. Ты помнишь, сколько шума вызвала в свое время публикация “Дневника” Юрия Нагибина? Его тогда обвинили и в пошлости, и в порнографичности, и в смаковании интимных подробностей своих отношений с женщинами, и во всех прочих смертных грехах, тогда как писатель, на мой взгляд, всего лишь продемонстрировал нам этой публикацией тот наивысший акт доверия к читателю, который он считал единственно возможным для честного разговора с миром и вечностью. Произведя принародную трепанацию своей души и памяти, автор вынес на СУД своего читателя всего себя целиком — таким, каким он был на самом деле, без приукрашиваний и замалчиваний. Лично мне эта книга Нагибина дала для понимания сущности литературы почти столько же, как и пять лет учебы в Литинституте. Я понял, что можно писать на самые сокровенные темы, открывать самые потаенные стороны своей души и самые интимные подробности своего быта, если только ты делаешь это не для САМОЛЮБОВАНИЯ и не для САМОУДОВЛЕТВОРЕНИЯ, а — для постижения великой тайны жизни; если ты хочешь, чтобы на примере всего происходившего с тобой, читатель увидел путь человеческой души к Любви, к Родине, к Истине или к Богу. Грех заключается не в самом факте изображения наготы человеческого тела на картине или описания любовной сцены в литературном произведении (обнаженную Данаю писали десятки художников, а наполненная эротическими мотивами “Песнь песней” даже включена в каноническую Библию). Грех начинается там, где совершается попытка подмены всего высокого — низким. Когда, например, в трактовании такой категории как ЛЮБОВЬ физиологическую близость выдвигают на первое место по сравнению с близостью духовной. Или когда в осмыслении понятия РОДИНА руководствуются не тысячелетним кровным родством с землей, в которой лежат неисчислимые поколения собственных предков, а только уровнем материальной обеспеченности, который дает своим гражданам та или иная из заморских стран.

— Да, материальные критерии сегодня почти заслонили людям все остальные факторы их существования. А чего больше всего хочешь от жизни ты сам — признания, славы, успеха, творческих озарений или материальных благ?

— В первую очередь — чтобы эта жизнь не закончилась. Слишком уж много вокруг нас знаков приближающегося Апокалипсиса. Наводнения, землетрясения, пожары, массовые болезни вроде СПИДа и атипичной пневмонии, захлестывающие планету войны и теракты, тотальное попрание всех прав и святынь… Да посмотри хотя бы на московскую погоду — она и то свидетельствует собой о каких-то необратимых изменениях, происходящих вокруг нас. Так что сегодня впору думать не о признании, премиях и славе, а о том, чтобы завтрашнее утро не стало для всех нас последним. А славы если и хочется, то только — вместе с Россией. Потому что, каким же это надо быть бесчувственным, чтобы упиваться своими знаменитостью и богатством посреди разоренной, нищей и вымирающей страны? Слава приносит радость, когда она работает на всю державу, а не только на тебя одного…

— А чего сегодня, по-твоему, больше всего не хватает России? Идей? Инвестиций? Умного правительства? Политической воли? Желания работать? Или?..

— Любви. Сегодняшней России катастрофически не хватает любви — это проявляется уже буквально во всех сферах жизни. Вспомни хотя бы проигрыш нашей футбольной сборной на Чемпионате Мира в Японии — да разве же, ЛЮБЯ СВОЮ СТРАНУ, можно вот так играть — еле-еле ползая по полю?.. А поступок Романа Абрамовича, выбросившего десятки миллионов российских долларов (получены-то они на распродаже наших общенародных богатств) на покупку английского футбольного клуба “Челси” — это что, признак БОЛЬШОЙ ЛЮБВИ К РОССИИ?.. А вывоз капиталов за рубеж нашими олигархами и полное потакание этому со стороны руководства страны и Государственной Думы — это тоже продиктовано ЛЮБОВЬЮ К РОССИИ?.. А реформы последних лет, в своем большинстве превращающие великую и сильную некогда страну в беспомощный сырьевой придаток США и Запада — они тоже осуществляются руками ЛЮБЯЩИХ РОССИЮ политиков?.. А действия министра культуры РФ, а также хозяев телеканалов, издательств и структур шоу-бизнеса, удушающих наши национальные искусства масскультурой западного покроя — это делается тоже ВО ИМЯ ЛЮБВИ К РОССИИ?..

Ощущение такое, что раньше все любили Россию только в силу какого-то принуждения свыше, боясь, что однажды их могут вызвать в соответствующие органы и задать там пугающий вопрос: “Ты что — Родину не любишь?..” И вот теперь, когда эти сильные некогда органы ослабели и переродились до такой степени, что ни у кого больше не вызывают опасения, необходимость любить Россию как-то сразу сама собой улетучилась, и народ начал массово разбегаться по свету в поисках более сытой жизни, а те, кто в силу своей невостребованности на Западе остались здесь, стали относиться к своей стране, точно к военному городку в одной из стран бывшего социалистического лагеря накануне вывода оттуда наших войск — торопясь открутить и распродать все, что представляет хотя бы какую-то рыночную стоимость.

Но: “Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам в себе, падет”, — заповедал нам через Своих учеников Господь. И мы видим на опыте наших знакомых, что семья, из которой по какой-либо причине улетучивается любовь — распадается, а Держава — это та же самая семья, только большая, — как же она может существовать без любви?..

Так что истоки всех наших сегодняшних бед мы должны искать не в действиях засланных к нам из-за границы “агентов влияния” и не в продажности наших российских политиков (хотя участие в развале страны и тех, и других неоспоримо), а, прежде всего — каждый в своем сердце. Ибо именно там кроется диагноз болезни, название которой: “оскудение любви”. К людям. К планете. К Богу. К своей истории и культуре. К земле, политой потом и кровью твоих предков. Ко всему тому, что составляет собой священное и горькое понятие — Россия.

Без нашей любви ей в этом мире не выжить…